логотип

#1. Предисловие, или чаепитие.

Я сижу и пью чай. Я пью чай. И сижу. Хотя мог бы и лежать. Лежать я люблю. Вообще-то я люблю пиво, а не чай. Но я на работе, а это уже мазохизм. И, чтобы быть последовательным мазохистом, я пью чай. Насилую себя. Это вроде игры.

Еще я умею писать. А вот читать - не умею. Мне очень грустно от этого, и я плачу. Горько-горько. Потому что очень хочется прочитать то, что я написал, а не выходит. Грустно.

Зато писать я умею двумя способами, и это как-то компенсирует мое неумение читать. Я могу писать короткими фразами. Вот так. И длиными фразами. Сейчас я пишу длинными. Шутка. Шутк. Шут. Шу. Ш. Ш-ш-ш-шшшшшш. Тише мыши, кот на крыше. Я не шут, и не шу, шу - это у китайцев. Или вьетнамцев. Нет, все-таки у китайцев: их больше.

Когда я пью чай, я всегда пишу короткими фразами. А когда я сижу, они становятся еще короче. Они, как поезд, от которого пьяный составитель отцепляет вагоны-слова. Когда я пишу длинными фразами, это называется словесный понос. Тогда уже трудно остановиться, и фразы становятся все длиннее и длиннее, они - как забавный питон, который любит яблоки и кроликов, причем кроликов он любит больше, ведь они жирные, пушистые и могут бегать, а яблоки бегать не могут, они могут летать, но только вниз, к тому же яблоки лежат в земле и гниют, а кролики нет - кролики просто гадят, и поэтому надо избавить от них землю, а словесный понос, как и понос обычный очень трудно остановить, да по-мо-ги-те же кто-нибудь, ударьте меня, а то это уже превращается в истерику....

Ой! Спасибо.

Так вот. Когда я пью пиво, я добрый. И все добрые. А когда чай - наоборот. Поэтому я начинаю писать сказки. Вернее, переписывать.

В детстве мне нравилась сказка про Муми Дол. Она была очень добрая. Но я об этом никому не рассказываю. Потому что не помню, кто её написал. И боюсь. Боюсь, что признаюсь, что сказка добрая, а меня спросят: "А ты помнишь, кто её написал?". А я не помню. Мне станет стыдно, и надо мной будут смеяться. Вот так: "хе-хе-хе". Это очень противный смех. Хотя умом я знаю, что они, те кто смеются, тоже не помнят, кто написал. Но я все равно боюсь.

От страха человек становится злым. Я - человек. Значит от страха я становлюсь злым. И я вспоминаю добрую сказку и начинаю её переделывать. Чтобы она стала похожа на меня. Это материнский инстинкт - делать всех похожими на тебя. Или отцовский. Но инстинкт.

В детстве мне очень нравился Снусмумрик. Это очень трагичный герой. Снусмумрик. Для друзей - Мумрик. Или мымрик? Нет, "мымрик" - похоже на "мымру", а "мымра" - на Морру, а Снусмусрик не похож на Морру. Хотя Морра - тоже трагичный герой. Но Снусмумрик трагичнее.

Снусмумрик. С губной гармошкой. Хорошо что не с губным роялем. А то бы надорвался и умер. Раньше. Чем. Его. Убью. Я.

Мне нравится убивать Снусмумрика, и в каждой сказке я это делаю. Он становится все трагичнее и трагичнее. Это как у Дэна Симмонса в "Эндимионе" или у Филиппа Фармера в "Мире Реки". Через смерть и рождение - очищение. И трагизм.

Еще мне очень нравился Хемуль. Я представлял, как он собирает гербарии, и умилялся. Сильно. Мое умиление нарушала только одна мысль: "почему же его не бьют?". Я смотрел в грязное окно и видел грязных мальчишек. Они гоняли грязный мяч. И никого не били. Но я знал, что если я сейчас выйду на грязную улицу собирать гербарий, меня обязательно будут бить. Все. За то, что не такой как они. Я смотрел на улицу. А Хемуля все не били и не били. Это было мое детство. Когда я стал взрослым и стал пить чай, Хемуля стали бить. Постоянно. Во всех сказках. Иногда - до смерти, а иногда нет. Не знаю, что хуже.

Наверное, очень смешно избивать кого-то, кто не может дать сдачи. И собирает гербарии. И еще говорит "А я вам шляпу принес". Просто входит в дом, и говорит: "А я вам шляпу принес". И тогда его начинают бить. Всем скопом. И еще - смеяться. Вот так "ух-ух-ух"! Потому что бить кого-то смешно. Не так, как когда смеешься "хе-хе-хе", но все-таки смешно. Маленькое развлечение на фоне пыльного мрака. Развлекаются все. Даже Крошка Мю.

Крошка Мю, её мне тоже навится убивать. Она маленькая, поэтому умирает удивительно легко. Её даже не хотят иногда убивать, а она все равно умирает. Потому что маленькая. А это наказуемо.

Когда я был маленьким, меня часто наказывали. А теперь - нет. Хотя я делаю вещи, в сто раз худшие чем те, что я делал в детстве. Несправедливость. Но мне нравится.

Я даже могу писать всякие непотребства. И меня не накажут. Вот ведь пишу. И? И ничего - не наказывают. А могли бы. Вот так.

Пока.

Ташка, Санкт-Петербург, 31 января 2001 года.


[ вернуться к началу ] | [оставить мнение] | [блог]

Сайт управляется системой uCoz